Татьяна Ланьшина и Владимир Сливяк провели в июле интересный веб-семинар о проблемах угольных монорегионов, задачах их диверсификации, который назывался «Кузбасс без угля?», и на котором был затронут ряд вопросов экологии и экономики угольной отрасли в России.

В дискуссии приняли участие (в порядке выступлений) Антон Лементуев из Кузбасса, представляющий общественную организацию «Экозащита», в серых красках описавший экологическую ситуацию в районах угледобычи, Татьяна Митрова, директор Центра энергетики бизнес-школы СКОЛКОВО и Михаил Юлкин, генеральный директор АНО «Центр экологических инвестиций».

Я внимательно прослушал выступления и, прослушав, решил написать этот комментарий.

Программа получилась профессиональной и содержательной. В то же время мне показалось, что важнейшим и конкретным в общем-то вопросам уделили мало внимания. Их коснулся только Михаил Юлкин, выступающий последним.

Много говорилось об энергетическом переходе, снижении роли угля в мире, о необходимости отказа от угля для достижения климатических целей… «Эпоха угольного экспорта заканчивается», — произнёс первый выступающий.

В общем и целом, всё как-то свелось к тому, что уголь (когда-то в будущем) покупать не будут, и поэтому региональным властям нужно диверсифицировать экономику.

Я бы назвал это мечтательностью, фактически за рамками остались нынешние острые проблемы.

Энергетический переход — процесс не быстрый. Татьяна Митрова справедливо отметила, что «перегибать палку» с оптимизмом по поводу снижения потребления угля не следует, и уголь останется ещё довольно продолжительное время важной составной частью энергетического баланса.

Эпоха угольного экспорта далека от завершения [да, она закончится быстро по меркам исторического времени, но мы живём во времени человеческом]. Совсем свежий пример: индийская Adani добилась-таки начала разработки нового месторождения в Австралии (10 млн тонн в год, между прочим) для экспорта угля в Индию и страны Юго-восточной Азии.

Или, например, в передаче прозвучало, что Япония (вероятно) закроет 100 угольных электростанций. При этом надо учитывать, что она закроет старые и маленькие, но строит новые и большие общей мощностью 11 ГВт. Существуют официальные планы развития энергетики, они публикуются, их можно посмотреть. К 2030 году доля угля в выработке электроэнергии в Японии будет однозначно превышать 20%, а она входит в пятерку крупнейших электроэнергетик мира по выработке.

Можно посмотреть индийские планы. Да, колоссальный рост ВИЭ, да доля угля снизится, но мощности угольных электростанций вырастут…

Или свежий немецкий пример. ФРГ прекратит выработку электроэнергии на основе угля к 2038 году. Это не абстрактные планы, а законодательная норма. В то же время намедни немцы ввели в эксплуатацию новую (последнюю) угольную электростанцию. Уголь для неё идёт из России и откуда-то из Южной Америки, если не ошибаюсь. Видимо, сорта угля подходящие…

Многое в общем-то видно на этом графике. Он не самый свежий, но отражает ситуацию:

потребление угля в мире (см. выше).

Российский экспорт — песчинка в мировом потреблении угля, менее 5% китайского потребления, и при должном качестве и хорошей цене товар можно будет продавать ещё несколько десятков лет. Китай закрывает свои старые, грязные угольные разработки и с удовольствием будет покупать дешевый уголь у своих «сырьевых придатков».

Что прикажете делать в такой ситуации? Потерпеть угольную пыль пока энергетический переход свершится? Или прекратить экспортировать уголь по «идейным соображениям» и отдать рынок Австралии с Индонезией или, того хуже, США?

Здесь мы подходим к щекотливым вопросам, которым, как я отметил выше, в передаче уделили незаслуженно мало внимания.

Когда я смотрю на российскую угольную отрасль, Кузбасс, разрезы посреди города, транспортировку, перевалку, угольную пыль у меня возникают два основных вопроса:

С какой стати в Российской Федерации можно травить людей бесплатно?
Что нужно сделать, чтобы эту практику прекратить?

Если бы жители кузбасского Киселёвска ездили на «золотых Мерседесах» по идеальным дорогам и жили бы в комфортабельных коттеджах с фильтрацией воздуха, тогда можно было бы сказать: «да, экология плоха, но людям это как-то компенсируется – создана идеальная инфраструктура, и они много зарабатывают». Однако в выступлении Антона Лементуева была нарисована другая картина. Бедность и грязь, превышение среднероссийского уровня заболеваемости в Кузбассе и, соответственно, снижение ожидаемой продолжительности жизни.

Если в СССР такое теоретически можно было бы обосновать необходимостью жертвенного тяжелого труда на благо будущих поколений, которым предначертано войти в Царство Божие светлое коммунистическое будущее, то сегодня как это объяснить?

При попытке ответа всплывает тяжёлая и сложная тема, тема денег. Наши угольные предприниматели травят людей не специально, не потому что людоеды, а из-за денег. Бизнес, ничего личного. И, наверняка, травят по закону, действующие нормы и правила (видимо) позволяют это делать. Почему? Потому что у угольщиков достаточно ресурсов, чтобы грамотно сформулировать выгодные им (экологические) стандарты, НДТ и пр., обеспечить их прохождение через соответствующие инстанции и утверждение. Сила, способная им противостоять – государство – фактически играет на их стороне, руководствуясь отнюдь не public interest.

Это касается не только Кузбасса (да и не только угольного сектора). Посмотрите на Находку, портовый город с населением 150 тысяч человек. Жили они были, пока кто-то не решил переваливать в порту уголь. Среда обитания этих людей была фактически разрушена, загажена акватория. «Дети ползают по полу в квартире. Чуть отвернешься — руки черные. В садик я ребенку три комбинезона купила — дети гуляют на площадке, а в итоге весь комбинезон черный», — так теперь стали жить в Находке. Это, между прочим, описывает правительственный сайт «Будущее России. Национальные проекты». На этом фоне: «виновные юридические и должностные лица оштрафованы на общую сумму 160 тысяч рублей», — такие новости приходят с фронта войны угольщиков и властей, уговаривающих организовать в Находке закрытую перевалку угля.

Всё это напоминает классические колониальные практики. «Граждане мира» высасывают ресурсы из территории при помощи туземных князьков. Рядовые туземцы живут впроголодь, болеют и мрут – побочные эффекты процесса. Jedem das Seine.

Что делать в такой ситуации, не очень-то понятно.

В некоторых государствах с другим политическим устройством вы можете обратиться к одной из партий, которая, в случае признания важности проблемы и перспективности соответствующего направления работы, может и профинансировать соответствующие изыскания, и включить вопрос в свою политическую повестку.

У нас реалии свои, поэтому остаются попытки «бить в набат», «достучаться до небес» тем или иным способом, и прогноз, в общем-то неутешительный.

Вопросы экологии угольной отрасли следовало бы начать решать лет пятнадцать назад, с наступлением «времён стабильности». С тех пор угольщики уже сняли все сливки, и сегодня их сложно мотивировать «мирными средствами» заниматься какими-то серьезными экологическими улучшениями. «Закрутят гайки – уйдём, уплывём на своих яхтах, оставив вам заброшенные карьеры…».

Обществу фактически навязаны ложные дихотомии: «отравиться или безработица», «глотать угольную пыль или замёрзнуть» и т.п.

Угольщики прекрасно осведомлены об энергетическом переходе, понимают, что спрос на уголь в мире будет постепенно снижаться (для достижения климатических целей Парижского соглашения потребление должно снизиться до нуля в течение двух-трех десятилетий), и доходность бизнеса расти не будет. Поэтому политика российских угледобывающих компаний, фактически поощряемая государством, сводится к тому, чтобы выжать максимум возможного из территории пока уголь продаётся, перекладывая издержки на общество, «население» (классика: приватизация прибылей, национализация издержек).

Идеальным решением с точки зрения общественных интересов явилась бы компенсация экологических издержек и ликвидация нанесённого окружающей среде вреда бенефициарами угольных предприятий. Угольные бароны должны меньше зарабатывать (покупать яхты поменьше), и больше ресурсов направлять на ликвидацию последствий своей деятельности. Для этого в государстве, помимо соответствующей фискальной политики, должны действовать и соблюдаться нормальные экологические нормы и нормальные НДТ. «Нормальные» — вполне конкретная категория. Влияние загрязнения воздуха, угольной пыли на здоровье людей и экосистему известно и хорошо изучено. Существует множество научных исследований денежной оценки этого вреда. Соответствующие экологические стандарты — штука рядовая и универсальная. Что «немцу смерть», то и русскому будет не на пользу. Всего-то нужно: выбрать лучшие, передовые практики, а не худшие.

То же самое касается НДТ. Российские НДТ (Наилучшие Доступные Технологии) для угольной энергетики — это профанация, жульничество. Возьмём, скажем, НДТ ИТС 38-2017. Разве это «наилучшие» технологии, если при сжигании угля на электростанциях допускается превышение выбросов золы, оксидов азота и серы в десятки раз по сравнению с европейскими и китайскими нормами?

Ну и, конечно, следует помнить, что инвестиции в экологию для выполнения «нормальных» экологических норм и НДТ — это перераспределение средств из добывающих отраслей в другие, диверсификация экономики, о которой в России говорят последние 20 лет, в том числе в контексте монорегионов.

Как сказано выше, реализовать идеальный вариант будет крайне сложно. Начнётся вой и заламывание рук. Угольная отрасль у нас сегодня щедро субсидируется (возьмём, например, железнодорожные тарифы), а тут вместо субсидий ещё какая-то дополнительная фискальная нагрузка предлагается… Тонкий луч надежды появился в связи гигантским штрафом, вроде бы выписанным государством Норильскому Никелю. Неужели мы наблюдаем поворот к нормальной экологической госполитике?

Более вероятный («умеренно положительный») сценарий — это постепенное ужесточение экологических требований к угольщикам с постепенным же сворачиванием деловой активности в отрасли, но с практически нулевыми инвестициями (с их стороны) в ликвидацию последствий деятельности в области добычи угля (и генерации электроэнергии на основе угля).

Ну и, конечно, есть высокая вероятность, что всё останется как есть. Угольщики будут получать субсидии, травить людей и постепенно свернут деятельность в связи с недостатком спроса или по экономическим соображениям, оставив после себя «выжженную землю».

Планировать диверсификацию, создавать стратегии развития моногородов и регионов, конечно, надо, в России большой опыт разработки всевозможных стратегий. Но при этом нельзя оставлять на потом решение сегодняшних экологических проблем. Мол, потерпите, мы стратегию создадим, энергетический переход когда-то настанет, и всё образуется.

https://renen.ru